Изумительно суетное, поистине непостоянное и вечно колеблющееся существо – человек. Словно он бумажный лист. Мир, где нет живых существ, а есть только материал, раньше казался Эдварду невероятно привлекательным. Аркхэм не смог помочь Нигме: никогда такого не было и вот опять. Выходя из своего подвала в белый свет, Нигма видел не людей, а идеи людей, настолько они прозрачны во всех смыслах, будто они изношены, но не как носильные вещи, а как сезон, время года, как ритуал, повторяемые бессчетное количество раз, и поэтому уже светлы на просвет. Эдварду отчаянно хотелось проветрить мир от всех тех, кто попадался ему на пути, выгнать всех идиотов в форточку, как дурной запах. От этих мыслей он машинально склабил ровные, будто рекламные резцы; чисто одетый и сытый, но как будто бы бы отскочил кусок из собранного паззла, и сквозь этих гуляющих по улице бумажных прохожих в него стрелой пролетает предчувствие беды, отражается в его загадке, выложенной тлеющими углями где-то в сгоревших дотла доках:

Череп с молнией; город стоит обесточенный.
Кто богат, но на голову обанкроченный?

- Люди - это родина электричества! - всё чаще орал Эдвард сквозь сон, с тех пор когда его в последний раз забрал в Аркхэм Бэтмен - всего измазанного сажей, насосавшегося бензина до того, что высеки искру – и у него огонь во рту вспыхнет. Бэтмен также расколотил его новейшую компьютерную установку, и преступник, стоило только подумать, что его технических приоритетов больше нет, готов был сам стать всеми мониторами, лишь бы они были. Пробуждение, контакт с явью были кошмарными: тело казалось чугунным, а сознание, не желая опленяться, рвалось ввысь, но - словно неподъемная гиря вплелась в невидимую ткань. Койка в Аркхэме быстро надоела. Как дыpа! Колодец глубиной в аpшин. Дно, до которого не добираются даже батискафы. Внутри Ребуса будто бы рос механизм, и он чувствовал, как технический прогресс поглощает его изнутри, нарастая с каждым часом, он сжирает его органы, разрывает на части лёгкие, наматывает на свои шестерёнки кишки и кромсает кости. Это не электроника принадлежит ему, а он - электронике.

Нажимая кнопку подвального этажа, Эдвард больше не верит своей воле. У него мелькает мысль, что слово "Механизм" удивительно рифмуется с чужой фамилией - "Сионис". В прошлой жизни Роман Сионис был трансформаторной будкой, и чтобы он из себя не строил в этой, правило осталось прежним: не лезь, дебил, блять, а то убьёт. Не человек, а вылитое железо, механизм криминала, к которому хотелось бы причастным даже в качестве самой распоследней шестерёнки. Две ночи Эдвард страдал в удушье выводов, что риски никак несопоставимы с выгодой - вокруг Чёрной Маски, как возле большой лампы, мотылькуются слишком много безумцев, и это ведь не самое страшное - сам Нигма уже не понимал, кто он такой после стольких лет, сливающихся в единое неразборчивое, в нефть, горящую на воде.... Реку Загадочник поджёг на третий день своих раздумий - доки с нефтебаками на тот момент занимала банда Двуликого, и вид с постепенно умирающих камер слежения озарял пожаром бледное лицо Сфинкса всю ночь напролёт. А утром Эдварда вырвали из краткого забытия звуки падающих на пол шахматных фигур: этажом выше надрывно кричали, что лифт не работает уже больше десяти лет, и его возможно вообще демонтировали за ненадобностью, а пустая и длинная шахта, оставшаяся от него, используется жильцам исключительно по назначению бытовой свалки. Двуликий не верил - лаялся на весь белый свет об "идиоте, с загадками уровня шестилетних детей!" Эдвард безумно и немо заходился смехом за бронированной дверью, в своём бункере под теперь отныне уже насовсем нежилым домом, насвистывал "Tout va très bien, Madame la Marquise".

На десятый, предварительно выждав, пока копы оставят это место во власти призраков и постепенного разрушения, окончательно опьянев от недосыпа, Загадочник заботливо завернул в коробку одну из своих видеокамер и... Никуда не понёс. Оставил
прямо возле распахнутого в пропасть зёва лифта, чтобы послушать снизу, как топчется над его головой наёмная моль, пытавшаяся быть одним из мотыльков Сиониса, но нестерпимо изголодавшаяся до лёгких денег и поздно осознавшая, что одним светом сыт не будешь. В одиннадцатый и двенадцатый дни Эдварду было не до камеры - всё это время он по-своему и по-загадочному чинил лифт - пытаясь заставить его бросаться прямо с верхних этажей на голову незваных гостей. Озверев от пыток, лифт стал разбегаться вниз сам по себе, когда ему вздумается, что приводило а) к очередному инфаркту Нигмы б) резкому обесточиванию его уже совсем ненадежного жилища.

Тринадцатый день был стереотипно-неудачным. В первом раунде противостояния Романа Сиониса и Эдварда Нигмы победили перепады электричества, а может просто вернулся бумеранг с доков, но утро мужчины началось с дыма - некоторая техника прогорела насквозь. Набухавшийся за ночь лифт отсыпался на первом этаже, но крадущегося на выход Загадочника он всё же услышал, зараза - несколько раз хлопнул половинками дверей об маленькую коробочку, застрявшую посередине, будто бы приветствуя горе-инженера. К сожалению, лифт не мог знать того, что коробки неизвестного происхождения не только не радуют Эдварда, а даже наоборот - сильно пугают. Вихревой походкой преступника вымело из заброшенного здания на улицу, откуда он вернулся обратно уже только к вечеру, но с железным аргументом для риска жизни: стресс принуждал его к курению, а единственным, что Нэштон курил уже много лет подряд - были бомбы.

Но бомбы в коробке.... Не то чтобы не оказалось. Фотографии - это одна из форм взрывчатки. На долю Нигмы их выпало больше тысячи - на них не было конкретных людей или лиц, но все вместе они определённо были местом, паролем или лицом. Он даже не начал составлять их вместе руками, когда уже понял умом, что некоторых частей не хватает. Их не нашлось нигде поблизости ни на пятнадцатый, ни на шестнадцатый день. На семнадцатый день Эдвард поменял свою дислокацию, переехав в мотель на Моричес, находящийся в двух шагах от парка и самого центра города - это было одно из самых гостеприимных мест его лишённого криминала прошлого. Его комната захлёбывается мраком по ночам, так как сороковольтную лампу Сфинкс разбивает из ненависти к электрическому свету - как будто он был ему, еле теплящемуся в готэмских разборках Эдди, конкурентом. Начало нашей подлинной истории остаётся в темноте, в которой Нигма перезаряжает извлечённый из-под подушки пистолет. В дверь не то стучат, не то пилят - скрежет за дверью стоит такой, словно на Готэм надвинулось две ночи одновременно. Тьма за окном вязкая, грузная, как жирные ломти земли на лопате.

- Пароль?

- У тебя нет пароля.

- Хорошо, пароля  и вправду нет, но, маленький вопрос! - Нигма улыбается себе под нос, уже, впрочем, не сомневаясь в личности своего ночного гостя, но всё равно желая проверить. - Я - то что ты можешь оставить, но только позади себя....

- Шаги.

С задержкой меньше чем в секунду, Загадочник распахивает Пугалу дверь и даже как-то разочарованно опускает пистолет вниз, маскируя насмешливостью тона неудовольствие:

- Вы одеты как человек, доктор. Что-то страшное случилось?

Видимо да. Голос Крейна в темноте почти не виден. Шёпот мёртвого, покой которого потревожили. Он, кажется, даже не замечает, в каком бардаке сейчас находится окружающая его комната - слава Богу, что окружающая тьма раскатывает беспорядок как пельменное тесто, прячет его в себя. Эдварду за бардак тоже особо не стыдно, да и вообще не до него: настроение от разговора с Крейном целится вверх при мысли, что консультироваться по поводу потери своих стратегических талантов, доктор пришёл не к кому-то там, а именно к Загадочнику... Это несомненно льстило, но другой стороны, Нигму шокировало то, с какой самоуверенностью Крейн претендовал на то, что могло к нему и не вернуться никогда - по ряду очень веских причин, одной из которых был накопительных эффект Фобоса. Но Джонатан, будто заметив колебания Энигмы, несколько раз повторил: "И химия тут не причём."

- Так что ты об этом всё думаешь?

- Что я об этом думаю? Ты остался жив, Джон! - Эдвард возбуждённо поводит чайником вбок, выплёскивая кипяток мимо кружки. - Нет, я конечно знал, что если ты останешься жив, всё так и будет - ты никогда не умел довольствоваться малым, но... Тебе не кажется, что ты злишь мироздание? Оставь этот город в покое... В лапах какой-нибудь бродячей собаки. Бери пример с меня. Работаю в историческом архиве. Противозаконное? Я просто мысленно забегаю вперёд на два года, обнаруживаю себя в Аркхэме и твёрдо говорю: "Нет". Попробуй так тоже. Промотай пять минут нашего разговора и угадай, что я тебе ответил и почему ты уже за моей дверью!

Он встаёт, готовый грубо выдернуть из рук Крейна фотографии, которые тот от безделья перемещает по столу, когда вдруг наклоняется и замечает, что они, чёрт возьми, сложились самым наилучшим для него образом:

-  Это часы! Конечно же, как я сам не догадался! Часы без стрелок идут и... И что? Ночь, чай, часы, окна — сколько сил скрещивается! Совпадение? Сама судьба велит тебе помочь. - Эдвард нервно ходит по тёмной комнате ещё с минуту, прежде чем усаживается обратно на своё место и скрещивает руки на груди, уже более благосклонно возвращаясь к старой теме, - Когда я вышел из комы, то всё было ужасно. Это было не физическое недомогание, нет... Я обошёл множество врачей и прошёл некоторые тесты самостоятельно, чтобы понять, что же пошло не так и работать с этим. У меня должны были остаться некоторые из них здесь. Но ты уверен, что хочешь продолжать именно в эту сторону? Я бы нашёл и тебе вакансию в архиве по душе.

Не выдержав темноты, Эдвард зажигает свечу. Она освещает лицо собеседника по ту сторону стола, от чего руки Нигмы - тик-так - роняют всё ещё горящий в полете огарок и, обжигаясь, подхватывают и переставляют на другое место, откуда свет открывает вид на что-то более безобидное, вроде книжных полки до потолка комнаты.

- Давай начнём с самого простого, чтобы я знал, насколько всё плохо. Я назову несколько слов, а ты мне их повторишь. Готов? Мыло, искупление, огонь, страх, маневр....

Озноб отпускает медленно, и зубы Нигмы нервно постукивают об ободок чашки с чаем, а оставленная в кармане рука поглаживает ребристую рукоять пистолета. Господь шахмат, почему не водка? Крейн и раньше напоминал птицу, угловатую и непокорную, которую не так-то легко приручить, но теперь эта птица выглядела так, словно её потаскал в зубах дикий кот. - Если ты хочешь, чтобы я тебе помог, попробуй ещё раз. Ты не будешь уничтожать.... - блёклый ад холодных глаз Крейна, навстречу которому Нигма сегодня пошёл, всё ещё думая про себя - зря, был хуже огненного ада. Надсадно и страшно было осознавать, что Джонатан так и не понял, что потери в той войне были только с его стороны. Готэм, этот Богами проклятый город, наоборот разжился деньгами, которые горожане совали в руки сильных мира сего, желая как можно быстрее оказаться вдали от происходившего кошмара. Чёрная Маска вложил их в небоскрёб, вид которого возбуждал Загадочника ещё с Аркхэма своей постоянно меняющейся перфокартой, шифром, ключ к которому ускальзывал от Эдварда - при том, что в этом световом хаосе он чувствовал присутствие послания лично себе.

Намекнуть что ли Пугалу о том, с кем Нигма связался, кому под руку влез, как самоубийца под поезд? Потешить себя надеждой, что быть может, стирающая мозг Крейна головка ластика уже добралась до тех извилин, которые отвечают за то, что он такая неуживчивая с людьми язва?

- ... Себя. - оканчивает фразу Готэмский Сфинкс и делает каменное лицо, которое выходит не совсем каменным, точнее, каменным на одну треть в районе лба. Ты не будешь наряжаться мёртвым в дни, кроме Хэллоуина. А теперь назови мне код, введение которого приведёт к тому, что все телевизионные передачи с твоим участием будут оканчиваться кадрами, на которых ты заканчиваешь свой на электрическом стуле, даже если это не будет соответствовать реальным данным.

В основном Нигма придерживался теста Айзенка, но иногда вбрасывал в разговор не от мира сего вопросы. Сколько в мире маяков? Почему мировоззрение невозможно без знаний? Куда ушло из нашей жизни милосердие? Проверка переключаемости внимания не обнадёживала - если раньше Джонатан просто не отвечал на такие вопросы, просто потому что они с высоты его огородного шеста казались глупыми, то теперь подобные каверзные вопросы ставили его в тупик. Пережив в себе чуть стыдное торжество над тем, что на одного конкурента по уму на этом свете стало меньше, Нигма объявил перерыв и откинулся на спинку стула, но изуродованное лицо Крейна отлично виделось ему даже с закрытыми глазами.

- Криминал не бывает твой или мой. Что за капитализм? Я перестал совершать наши противозаконные действия, Джон. - Нигма поморщился и прижал ладонь к полиловевшей рогатой вене на виске, - Я не потерял память после комы. Ретроградная амнезия длится максимум трое суток. После больницы прошло больше месяца, и я был вынужден признать, что моя память стёрлась, как магнитная лента под воздействием мощного электромагнита. Я знал своё имя, свою личность, потому что они ни для кого в больнице секретом не были. Я завидовал всем этим неопознанным в полиции Джекам, Джонам Доу, и для меня было делом принципа стать кем-то другим. Иным, чем прошлый Нигма, чтобы не проснуться в следующий раз в палате, не помня себя до конца, но с самого первого дня разгребая то дерьмо, что он после себя оставил.

На этом мужчина прерывает свой рассказ: не стоило посвящать Крейна в то, что Эдвард стал жертвой компенсаторного механизма психики. Его сознанию было неуютно в пустой квартире, в которую превратилась его память, и оно мебелировало её с помощью ложных воспоминаний. Состряпало интерьер из обрывков некогда прочитанных Нигмой книг, увиденных телепередач или журнальных картинок, на которые он случайно бросили взгляд. Ничего заслуживающего внимания.

- Помнишь те слова, что я называл тебе недавно? Повтори ещё раз.