- - - «Знаешь, сколько раз я давал себе обещание, что никогда не вернусь назад? Догадываешься. А знаешь, сколько было пустоты чистого листа, когда стоило бы что-то сказать? Хоть что-то? Наверное, тоже не секрет. А знаешь ли ты, как часто мне приходилось срываться безумной птицей, оставляя всё за спиной, и при этом знать, что там, внизу, куда придётся упасть, нет ничего кроме серости. Монотонность бетонных стен и мгла, где за чередой вязких голосов я осознанно пытаюсь затеряться, чтобы забыть все ответы. Вычёркивая всё. Не жалеть, не помнить, не держать в руках как ржавую мелочь, настырно въедающуюся зудом в кожу, а выбросить мельком по дороге и больше никогда не ходить той дорогой. Ты было, так есть. В мире, созданном избитым пониманием реальности, никто и никогда не был, не будет, да не удостоится звания совершенного, как и не удостоится искренности. Правда болезненна в любом проявлении, и в то время, когда существование гулким скопом старалось отрешиться, я остался позади сумасшедшего обоза, плюнув вслед. И знаешь, сколько раз пришлось разбивать лоб о бетонную стену этой самой правды? Конечно, знаешь. Но разве всё это имеет значение сейчас? Нет. Не имеет.
До недавнего времени, я мало что знал о своих родителях, а то, что было известно мало походило на сказку. Да и воспоминания были не самыми волшебными, оставив в голове огромную дыру, на протяжении лет которую я пытаюсь заполнить злобой, ненавистью. Всегда считал, что так будет лучше, держаться в стороне, быть серым кардиналом за кадром, когда озлобленность внешнего мира начнёт укреплять себя от враждебности реальности. Я никогда никого не спрашивал, как будет лучше. Просто шёл и делал, совершая далеко не самые рассудительные поступки. Быть животным на цепи, с момента первого осознания, что смерть не так страшна, как ужасна потеря. Долгие годы я жил легендой, которая настырно стучалась в нутро, пытаясь доцарапаться до дна, где твердела вязкая смола, навсегда скрывая останки души. Моя мать не была образцом подражания, и загнулась, корчась в судорожных конвульсиях, от передоза. А что мог сделать мальчишка одиннадцати лет, когда взрослая женщина чахнет на твоих руках? Ничего, кроме как набрать номер спасательной службы. Она гасла, с каждым днём, с каждым чёртовым днём она становилась всё дальше. Тот момент, когда копы вязали отца, я улыбался, чувствуя, как за спиной пробиваются грязные чёрные крылья, плескающие в тон шумящего триумфа. Я ненавидел его тогда. Избитый, размазанный багровой гущей по полу, я не издал и звука, никогда, а Уиллис Тодд не переставал. Что случилось теперь?
Несколько дней назад, дочь основательницы приюта принесла мне конверт. Смешно. Всё время, что я продолжал существовать, сражаясь за место быть кем-то, мой отец жил и более того, стремился выйти на свободу. Знаешь, я кое-что вспомнил, что-то действительно задевшее меня, что было вытянуто наружу письмами, которые принесла та девчонка. Уиллис Тодд, мой отец, всё это время писал мне. Он просил прощение за всё, объяснялся, рассказывал, как всё случилось, и почему не вышло иначе. История проста. Моя мать была слишком хороша для всех и каждого, девушка из знатной семьи. А отец был сукой, торгующей наркотиками, шавкой, жившей по законам низших. Они полюбили друг друга. Уиллис Тодд далеко на та партия, которую будет желать уважающая себя мать. Вот и вся сказка. Любовь двух таких разных и непохожих людей, заставила их бежать на край света, в самый мерзкий, самый забытый высшими силами город. Ад на земле. Добро пожаловать в Готэм. Почему именно сюда…
А дальше, ты и так всё знаешь. Она умерла не от передозировки, это случилось гораздо раньше, когда Его сковали в наручники и грузили в патрульную машину. Я помню, как говорил «всё будет хорошо, мам». Всё будет хорошо. Никогда не будет. Ложь. Все лгали и продолжали лгать до того вечера в кафе, когда я читал письма отца. Ни о чём не сожалею, и будь я тем голубоглазым мальчиком из приторной сказки, про любовь двух идиотов, возможно, всё сложилось бы иначе. Но, всё есть как есть. Джейсон Тодд и всё, что было с ним связано, умерло много лет назад, на старом складе, сгорев в огне. Есть только пыль и холод, прах к праху. У меня нет прошлого, я не думаю о будущем, но настоящего не упущу. Скитаясь вслед за ненавистью, оставляя кровавый след за собой, однажды я остановился. То был момент, когда я впервые увидел тебя. Такую сильную, такую хрупкую, такую гордую. Одинокую. И я почувствовал страх, твой страх, обжигающий виски, отзывающийся эхом усталости и боли. И знаешь что? То был момент, когда мне хотелось жить. Жить для тебя. Ради тебя, мой маленький раненый зверь. Я никогда не оставлю тебя, ты ведь знаешь то? Нет. Не знаешь, и пусть это останется моей тайной….» - - -
. . . . . . .
Я не повторю ошибку своего отца, никогда. Стоя на террасе, закурить, виляя пламенем зажигалки по исписанному листу. Говорят, бумага стерпит всё. Так и есть. Она вытерпела мои душещипательные откровения, оставляя наедине со спокойствием, и тишиной бархатной осени. Сдувая с ладони пепел мимолётных откровений, я шагну обратно в дом, где рассматривая яркие открытки, на диване сидела Джейн. Неловко улыбаясь, мне приятно ловить её любопытствующий взгляд. Неспешно обходя накрытый плёнкой диван, я присаживаюсь на корточки рядом, слегка потрепав копну взъерошенных волос.
- это конечно не номер люкс, но, если распалить камин, будет достаточно тепло и светло, чтобы можно было разобрать остальные ящики. а потом, ты мне устроишь экскурсию по магазинам, где можно прикупить чего-нибудь вкусного. как тебе такой план?